Гений места

Бывают люди, которые настолько тебе близки, что воспринимаются едва ли не как часть себя самого. Тем горше утрата, ведь расстаёшься с частью своей жизни, с частью себя.

Геннадий Наумов был счастливчиком. Сначала ему повезло родиться в окружении гор, леса и моря, под солнечным южным небом. После смерти отца он, вопреки советам многих, сделал правильный шаг: поменял свою благоустроенную квартиру на другую — без удобств, но с хорошим двором и шикарным видом на весь посёлок. Здесь он прожил почти всю свою жизнь, став другом или добрым приятелем едва ли не всех жителей своей малой родины — посёлка Гурзуф, и, наверное, ещё большего числа приезжих.

В Гурзуф приезжают и будут приезжать многие их тех, кто хотя бы раз побывал в его дворе. За долгие годы Гена и его двор стали неотъемлемой частью гурзуфской жизни. И если где-то в Москве или в Питере, Киеве или Магадане говорят о Гене из Гурзуфа, можно почти не сомневаться, что речь именно о нём.

*   *   *

Среди его друзей, живших во многих уголках нашей утраченной великой Родины, были самые разные люди — успешные предприниматели, маститые художники, врачи, журналисты, преподаватели ВУЗов (даже и МГУ), священники, но также и, например, ребята, в прошлом не ладившие с законом, да и просто соседи, приходившие пообщаться с хозяином или его гостями, а, может быть даже занять немного на бутылку. Он был мудрым гурзуфским гуру, потому что Гена любил всех этих людей, а их истории переносили его в места и ситуации, в которых он никогда не был. Он наслаждался общением, вникал в мельчайшие детали их рассказов, уточняя наиболее интересующие его моменты.

Один из его друзей, Дмитрий, кстати, в детстве живший в этом самом дворе, долго ходил на спасательном судне. И Гена, сам имевший морское образование, часами слушал его увлекательные рассказы о плавании в северных морях, когда волны заслоняли сухогруз или другой корабль, к которому маленький спасательный буксир шёл на помощь. (Потом этот моряк стал священником, построил храм под Барнаулом. К сожалению, Господь прибрал его молодым).

*   *   *

Гена был скромен, как и положено мудрецу, но смел и благороден. Он мог броситься в штормовое море, пытаясь спасти утопающего или, например, уйти в горы на поиски товарища, пропавшего в метель.

Была одна история. Нам было лет по двадцать. Мы вдвоём с Геной решили прогуляться в горах. Вылезли на Гурзуфское седло и пошли по Бабуган-яйле на восток. Начало вечереть, и мы начали искать спуск, тем более, что были одеты по-летнему, не собираясь ночевать в горах. Мы начали спускаться в месте, где хорошо не знали троп. Пробираясь вниз по крутому склону, упёрлись в отвесную скалу, преодолеть которую можно было, только имея специальное снаряжение.

Возвращаться наверх очень не хотелось, тем более, что на яйлу мы бы вылезли уже ночью, а тёплых вещей или хотя бы фонарика у нас с собой не было.

Гена заметил, что преградившая нам путь скала имеет скол, то есть состоит как бы из двух громадных массивов, и нижний чуть выступает из-под верхнего, образуя узенькую тропинку. Гена предложил пройти по этой тропке, так как с другой стороны скалы склон был более пологим, и мы смогли бы там выйти к предгорьям.

Я первый и, надеюсь, последний раз в жизни шёл по узенькой, меньше длины ступни, тропке, к тому же заваленной сухой хвоей и прелой листвой. Ноги предательски скользили, любой шажок мог стать последним. А подо мной было, наверное, не менее 150-ти метров отвесной скалы. Шёл, вернее, полз, расставив руки и плотно прижимаясь к скале.

Гена же двигался легко, словно по бревну в школьном спортзале. Если бы не он, не его непоколебимая вера в свои и мои возможности, я бы ни за что не совершил бы подобного то ли подвига, то ли безумства.

*   *   *

Гена знал цену труду. Он совершенно не был лентяем, он почти всегда работал, как говорится у него и руки и голова росли из нужного места. И этим пользовался, зачастую безвозмездно, весь Гурзуф. Тем более, что у него дома было несколько станков, и он был способен выполнить любую работу по строительству или ремонту. Однажды с другом-художником они научились делать каменные вазоны. У них здорово получалось, но дело оказалось слишком затратным и не прибыльным.

В своей приверженности труду Гена походил на средневекового ремесленника, но ремесленника, будто бы нашедшего клад. И, продолжая трудиться, он делал это в своё удовольствие, всякий раз забывая о работе, когда к нему приходили друзья.

*   *   *

Клад, который он нашёл, это понимание, обретённое ещё в молодости. Понимание того, что мир в своей сути справедлив и гармоничен. Поэтому Гена всегда улыбался.

Правда иногда его улыбка становилась грустной. Он был очень расстроен, как и все, кто любит Гурзуф, когда «Артек» захватил Гуровские камни. Это был пляж, на котором он купался с детства, но МДЦ построил безобразную стену прямо посередине посёлка. Его также очень расстраивала застройка Мёртвой долины и прочие гурзуфские безобразия последних лет. Но он верил, что рано или поздно, пусть не при нашей жизни, равновесие так или иначе восстановится, и Гурзуф вернёт себе прежнее великолепие.

*   *   *

Последние два года пролетели как во сне. Гена болел, лечился, но становился всё слабее; очень сильно похудел. В последние дни не мог даже держать в руке стакан с водой. Подвело то, что он почти никогда не болел, поэтому не обращался к врачам. Его болезнь, будь она выявлена раньше, скорее всего не стала бы смертельной.

В болезни Гена не начал ныть, злиться, искать виноватых, разве что почти перестал улыбаться.